![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
blackqueen)( ... )
– Успокойся, – сказал Залман, – ничего плохого нет. – Залман явно волновался, и все с любопытством смотрели на него. – Знаете ли вы, что такое Санта-Фе? – спросил он.
Все молчали. Представьте себе, никто не знал, что такое Санта-Фе. И не надо из этого делать трагедию. Не все обязательно должны знать, что такое Санта- Фе. Но если человек не знает, ему лучше помолчать. Это правило такое. Но это не для Иче Лэйба. Он всегда должен был вставить свои пять копеек.
– Санта-Фе – это что-то нехорошее, – сказал он. – Когда нам что-нибудь не нравится, мы говорим “фэ”. Правильно?
– Нет, Санта-Фе – это город такой, и находится он в Аргентине,– сказал Залман и замолчал. – И когда у всех все начало чесаться от нетерпения, он тихо произнес: – В этом городе, оказывается, живет мой брат, Генька,.. – он снова замолчал и потом добавил, – Генька прислал мне десять долларов, – и слезы навернулись у него на глазах.
Ну это было вообще! Все были ошарашены. Во-первых, от того, что Генька Соловейчик офун цулохес (на зло – идиш) врагам все-таки жив. Во-вторых, от того, что он не только жив, но и живет неплохо, раз послал своему брату аж десять долларов. А на Гончарной даже дети знали, сколько всего можно было купить там на эти доллары. И в-третьих… Это же кому сказать, у Залмана Бэра, у невозмутимого Залмана Бэра в глазах слезы.
Если сказать, что на Гончарной не было человека, который бы не знал историю про Геньку, то это все равно, что ничего не сказать. Ее не просто знали, ею гордились, особенно мы, мальчишки. Генька был нашим кумиром. И если кому-нибудь из нас случалось спорить с мальчишкой не с нашей улицы, то последним словом, которым мы сражали своего противника было: “Может быть, ты мне еще скажешь, что Генька Соловейчик жил на вашей улице?”. Я думаю, что эта история передавалась бы из поколения в поколение, если бы… Если бы евреи с Гончарной не нашли свою смерть в противотанковом рву под Витебском. А от самой Гончарной улицы ничего не осталось, даже названия.
Генька не был балагулой, как его отец и братья. Он был маляром. И вот, он как-то работал в магазине Розенберга на Вокзальной улице у Старого моста. В этом доме уже в мое время открыли универмаг. У этого универмага я простоял не одну ночь, занимая очередь, куда меня ставили, за галошами, ситцем, ботинками…
А у моста всегда стоял городовой при усах, шашке. Генька этому городовому чем-то не понравился.
– Эй, Ицик, – крикнул он ему, – ходи сюда!
Но Генька даже не обернулся. Тогда городовой догнал Геньку и у них произошел такой разговор.
– Ты что, Ицик, не слышишь, что тебя зовут?
– Я не Ицик, я Гэнах.
– Нет, ты Ицик! Вы все вонючие Ицики.
– Меня зовут Гэнах Соловейчик. Вы что, плохо слышите?
Тогда городовой так бьет Геньку, извините, по зубам, что он падает на мостовую. И попробуй дать сдачи, когда у него шашка и наган.
– Ты Ицик, – кричит городовой, – запомни это, пархатый жид!
Но городовой не знал, с кем он связался. Генька был, что называется, сорви-голова, и это знали не только на Гончарной. На следующий день Генька пригласил своих товарищей-маляров посмотреть, как он сказал, на интересный театр. Они вышли из магазина Розеберга. Городовой стоял на своем месте. Генька подошел к нему.
– Вы меня узнаете? – спросил Генька.
– Как же, как же, ты Ицик, пархатый жид. Ха- ха-ха!
– Я Гэнах Соловейчик! – громко сказал Генька. – Запомни это, свиная морда.
И не успел городовой опомниться, как Генька сбил с него фуражку и надел на голову ведро с краской. Что потом было с городовым, никто не знает, но Генька из города исчез. Говорили, что его видели в Одессе, но это было еще до революции. И вот через столько лет он объявился. ( Read more... )
