Kinder spielen
Dec. 29th, 2005 08:25 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
shperkМеня, восьмилетнего, товарищи по улице свозили в архиерейскую церковь. Там в монастыре я засмотрелся: в задней части церкви кто-то стоит. Я обошел, а-а! - это человек, на нем мантия была и клобук. Тут я в монастырь влюбился навсегда. Это была моя первая любовь восьми лет. Полюбил я монашество. Домой только явился - сейчас же оделся в черную юбку со складками, судок синий на голову. И стали мы играть уже в попов и монахов”.
Собирая вокруг себя уличных мальчиков, Ваня представлял с ними в детских играх все, что видел в церкви. Однако, эти игры заканчивались для него иногда весьма драматически.
“Однажды, на второй день Троицы, мать и отец пошли в другой приход в гости. А я остался один дома. Четырнадцатилетний я был уже мальчик. Мы дружили с еврейскими детьми. Антагонизма не было. Когда я “служил”, то всех подряд - и своих, и их “причащал”, и всех “исповедывал” - епитрахиль свою на них клал, какая у меня была. И Земка, и Мойша, и Еська, и Роза, и Хаичка, и Груночка, и свои - Мишка, Гришка, Васька - все! Это был один приход. Я, конечно, архиерей Могилевский и Мстиславский. Юбку надевал (мамина юбка с сорока складками саккосом служила), утиральник белый - омофор. Если к осени дело шло, мы у соседки тыквы воровали, митры делали. Если зимой - судок у нас был один, синий никелированный, как раз на мою голову.
...
А раз на кабане поехал к Бондаревым всенощную служить, но ворота у Бондаревых не открыли, а только калитку. И об косяк так ударил правое колено, что две недели я лежал. Вот служение архиерейское было мальчишки в 14 лет.
Значит, такая жизнь была, совершенно другой психологии все, все, все. Как теперь я вижу - дети играют в разные игры, всегда вспоминаю себя. Как иногда крестным ходом по улице шли. Подсолнухи вырвем с корнем - это рипиды, кукурузину вырвем - жезл. Ну идем, человек 20 по улице и поем. Что мы могли петь? “Тон деспотен...” или “поя-поя-поя”, или еще что-нибудь такое. Вся ценность в том, что мы с еврейскими детьми не дрались, дружили. И они любили меня. И когда я после окончания пребывания в лагерях приехал в Могилев уже архиереем (при митрополите Питириме Минском) (5), который дал мне прослужить 3 службы), так вот, все эти евреи, которые были тогда детьми, а теперь стали такими же старыми, как и я, приглашали меня в гости и угощали самым вкусным и лакомым кусочком у евреев - фаршированной щукой. Там многие евреи, уцелевшие от меча Гитлера теми или иными путями, меня вспоминают. Вспоминают, как руку мне целовали, как я их благословлял, маслом помазывал. Раввин кричал на нас тогда, а мы - мы же дети, играем - kinder spielen. Это будет - дети играют. А когда еврейки приходили, матери жаловались, что я их детей помазывал вонючим маслом с лампадки, мачеха моя успокаивала: “Сарочка, Груночка, чово вы ругаете, хай дети играют, в попы, в дьяки, в раввины, в солдаты, только б не бились”. Потому что антагонизм был с евреями после 1905-го года, особенно в Белоруссии. Киндер шпилен... Вот такие детские игры”.
Как еврейские дети в местечке в попов играли
Собирая вокруг себя уличных мальчиков, Ваня представлял с ними в детских играх все, что видел в церкви. Однако, эти игры заканчивались для него иногда весьма драматически.
“Однажды, на второй день Троицы, мать и отец пошли в другой приход в гости. А я остался один дома. Четырнадцатилетний я был уже мальчик. Мы дружили с еврейскими детьми. Антагонизма не было. Когда я “служил”, то всех подряд - и своих, и их “причащал”, и всех “исповедывал” - епитрахиль свою на них клал, какая у меня была. И Земка, и Мойша, и Еська, и Роза, и Хаичка, и Груночка, и свои - Мишка, Гришка, Васька - все! Это был один приход. Я, конечно, архиерей Могилевский и Мстиславский. Юбку надевал (мамина юбка с сорока складками саккосом служила), утиральник белый - омофор. Если к осени дело шло, мы у соседки тыквы воровали, митры делали. Если зимой - судок у нас был один, синий никелированный, как раз на мою голову.
...
А раз на кабане поехал к Бондаревым всенощную служить, но ворота у Бондаревых не открыли, а только калитку. И об косяк так ударил правое колено, что две недели я лежал. Вот служение архиерейское было мальчишки в 14 лет.
Значит, такая жизнь была, совершенно другой психологии все, все, все. Как теперь я вижу - дети играют в разные игры, всегда вспоминаю себя. Как иногда крестным ходом по улице шли. Подсолнухи вырвем с корнем - это рипиды, кукурузину вырвем - жезл. Ну идем, человек 20 по улице и поем. Что мы могли петь? “Тон деспотен...” или “поя-поя-поя”, или еще что-нибудь такое. Вся ценность в том, что мы с еврейскими детьми не дрались, дружили. И они любили меня. И когда я после окончания пребывания в лагерях приехал в Могилев уже архиереем (при митрополите Питириме Минском) (5), который дал мне прослужить 3 службы), так вот, все эти евреи, которые были тогда детьми, а теперь стали такими же старыми, как и я, приглашали меня в гости и угощали самым вкусным и лакомым кусочком у евреев - фаршированной щукой. Там многие евреи, уцелевшие от меча Гитлера теми или иными путями, меня вспоминают. Вспоминают, как руку мне целовали, как я их благословлял, маслом помазывал. Раввин кричал на нас тогда, а мы - мы же дети, играем - kinder spielen. Это будет - дети играют. А когда еврейки приходили, матери жаловались, что я их детей помазывал вонючим маслом с лампадки, мачеха моя успокаивала: “Сарочка, Груночка, чово вы ругаете, хай дети играют, в попы, в дьяки, в раввины, в солдаты, только б не бились”. Потому что антагонизм был с евреями после 1905-го года, особенно в Белоруссии. Киндер шпилен... Вот такие детские игры”.
Как еврейские дети в местечке в попов играли
