«Docendo discimus», сам учусь, лишь когда других учу...

Все получилось намного лучше, чем было задумано. В понедельник никто не захотел воспользоваться услугами этих извозчиков. Во вторник рано утром ко мне в комнату пришла делегация из старейших извозчиков и попросила о мире. Они сожалеют и просят прощения, они не виноваты, их молодежь послушалась «умников» из богатых. Они готовы заплатить штраф, только бы мы распространили пошире, то мы ничего против них не имеем. «Ведь мы умрем с голоду! Какой ужас!» После кратких переговоров и после того, как я объяснил им значение их поступка, они пожертвовали двадцать пять рублей на нужды самообороны, а я пообещал им, что мы принимаем их извинения, прощаем их и больше не держим на них обиды. Примирение было полным и истинным. В дни, когда меня искала полиция и поблизости находилась экзекуционная команда, а на станции Ромодан, за три станции от Лохвицы, не соглашались сдать зал для празднования свадьбы моего старшего брата, опасаясь, что полиция придет меня искать, извозчики Лохвицы хранили верность договору. Они предупреждали меня об опасности и часто подвозили на другую железнодорожную станцию, где меня никто не знал.

    Евреи ничего не знали о приближавшейся войне. Эвакуацию не проводили. Железной дороги не было. Был только один катер на реке, на котором родители отправляли детей-призывников. Почти все остались. Немцы пришли 15 июля 1941 г., это были передовые армейские части. Евреев они не трогали. Их сменили каратели - чистокровные и жестокие. Еврейские старики с большими белыми бородами таскали тяжелые колоды. Наша корова ходила в стадо д. Дворец, где отец работал кузнецом. Крестьяне к нему очень хорошо относились, часто приходили за советом. Но с приходом немцев, в первый же день задержали корову и не отпустили. Рассказывали, что всех евреев погнали в Лельчицы и там убили. У папы убили мать и двух сестер с детьми. Мужья их были на фронте. Погибла вся семья брата: жена, дочка с двумя маленькими детьми. У второго брата погибли все члены семьи. Чудом из ямы вылез мальчик. Дядя случайно нашел его после войны.

   Мы удрали голые и босые, шли лесами километров 200 до Ельска. Ночью видели наших солдат, они были в панике. В Ельске отходил последний эшелон: открытые платформы с железом. Было безвластие, снимали связь, нас не брали. Все женщины с детьми на руках страшно кричали. Сели чудом, без конца бомбили, шли дожди. Питались тем, что находили в разбитых составах по дороге - кусочки хлеба, остатки консервов. Одна женщина увидела мою раздетую сестричку Полю трех лет, сняла кофточку со своего ребенка и отдала нам. В Сталинградской области поселили в домах, откуда выселили поволжских немцев. Нас было 7 семей, там прожили до 1945 г. Когда вернулись в Туров, увидели землю и камни. Немцы перед отходом его сожгли, многие жили в землянках.
Из книги Леонида Смиловицкого «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941-1944 гг.»

( ... )

"После обеда все мы перешли в так называемую турецкую комнату или диванную, где охотникам подали трубки. Я почел неприличным курить, находясь в первый раз в гостях у такого вельможи. Курили только старики. Зашла речь о жидах. Князь Иосиф Понятовский защищал их, и старый генерал Зайончек заметил с улыбкой, что гораздо легче защищать жидовок, нежели жидов. Князь понял намек и засмеялся, сказав, что верно генерал Зайончек вспомнил о польском короле Казимире Великом, который из любви к жидовке Эстерке, покровительствовал жидам. Когда дошло до военнослужащих из жидов, генерал Зайончек сказал, что даже лучшие офицеры из жидов не могут отстать от торгашества и от привычки отдавать деньги в рост. В пример противного, князь назвал подполковника Берко, или Берковича, сказав, что это был истинный герой. Я спросил у одного из офицеров, кто этот иерусалимский герой, и узнал, что это был жид, который формировал жидовский легион в Варшаве в 1794 году; потом служил в Итальянско-польском легионе и во французской службе, дослужился до капитанского чина, был произведен в подполковники в Конно-егерском полку, когда сформировано польское войско в 1807 году; отличился в кампании 1809 года против австрийцев и убит в том самом городе, в котором родился, в Коцке на реке Вепре. Он расположился на ночлег с двумя эскадронами, созвал всех своих родных и задал им пир, не предвидя никакой опасности. Несколько эскадронов венгерских гусар перешли вплавь через реку, обогнули метечко (то есть городишко) и напали ночью врасплох на беспечных поляков. Полковник Берко успел собрать с сотню своих егерей и пошел напробой. Дрались с обеих сторон отчаянно и Берку изрубили, как говорится, в куски. Жиды похоронили его за городом с великими почестями и над его могилой насыпали высокий курган, который, вероятно, и до сих пор существует". (Фаддей Булгарин. "Воспоминания", М.: Захаров, 2001. Стр.746).
Via sarmata

6-го сентября, это был аккурат Йомкипер, еврейские солдаты в окопах вспомнили, что завтра у нас Йом гадин (Судный день). Они просили начальство отпустить их в город к Колнидре. Им ответили, что, если завтра будет спокойно, отпустят помолиться.

Наступило утро, и было, слава Б-гу, спокойно. Евреи собрались вместе и отправились в синагогу молиться. Мы пришли в синагогу и просили Б-га принять наши горькие слезы в этот Судный день, чтобы в новом году мы были избавлены от того страшного огня, который горел вокруг, и чтобы он обратил внимание на нашу юную кровь, которая льется, как вода, и чтобы мы в новом году увидели своих родителей.

Мы молились до часа дня, выбегая каждый раз взглянуть, что творится на позициях. Было тихо, пост для нас был легким, так как в окопах мы от еды отвыкли и поститься для нас было не внове. Мы встали на молитву, и когда кантор дошел до слов "ми вохерев"("<кто будет убит> мечом"), мы так сильно расплакались, что молитвенник размок от наших слез: Херев означает меч, а меч ежедневно был приставлен к нашему горлу. Мы просили Б-га, чтобы в новом году была разорвана нить несчастий, ниспосланных на нас. ( Read more... )