Простые воспоминания. Игра
Jan. 4th, 2008 10:36 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
shperkОдной из первых в этом полуподвале умерла моя мама. Ей было тогда ровно в два раза меньше, чем мне сейчас, - тридцать один год. Я лежал на нарах рядом с её мёртвым телом, плечом к плечу, целую неделю. Я спал рядом, я что-то ел рядом с трупом матери. Пять дней. Или четыре дня. Или шесть дней. Как она лежала рядом со мной живая, так она продолжала лежать мёртвая. Первую ночь она была ещё теплая, я её трогал. Потом она стала холодной, я перестал её трогать. Пока не приехали и не убрали, но уже не только её, а ещё нескольких человек, успевших умереть за эту неделю в нашем полуподвале. Они убирали трупы иногда раз в неделю, иногда два раза в неделю - это зависело не от количества трупов, а неизвестно от чего.
Никого из моих близких не убили - они сами поумирали. От голода, от холода, от жуткой обстановки, от душевной боли, от безнадёжности. От всего вместе. К весне во многих помещениях стало просторно. Некоторые и вовсе опустели и так и оставались пустыми все три года, пока нас там держали: по-видимому, к тому времени в Европе больше не было недепортированных, вольных евреев. А со мной было всё в порядке. Я все эти годы там, в гетто, непрерывно во что-то играл, особенно много и усердно, с вдохновением, играл в войну. Я всё время жил в своём воображении, а не в этой жуткой реальности. Моя голова непрерывно рождала воображаемые события, ситуации, я участвовал в крупных сражениях, причём в качестве очень большого начальника, генерала всех генералов. Даже эта жуть не могла погасить, уничтожить моё кипучее воображение. Я до сих пор не знаю, о чём это свидетельствует, - о чём-то хорошем или о чём-то ужасном. Я боюсь об этом думать - похоже, я был не совсем нормальным, и эта непрерывная игра, непрерывное состояние возбуждённого воображения и было, вероятно, моим сумасшествием. Я сошёл с ума в восемь лет. Наш полуподвал находился посередине - между рекой и шоссе. «Штаб фронта» я оборудовал в виде землянки возле реки, а в разведку оправлялся к шоссе: там всегда что-то двигалось военное - автоколонны с немецкими или румынскими солдатами, артиллерия, танки. Сначала всё шло на восток, потом - на запад. Это были настоящие немецкие части, но под моим личным командованием. Я включал в свои игры реальные военные силы, которые двигались по шоссе, я их поворачивал в нужную мне сторону, они безоговорочно выполняли любые мои команды. В моей войне могло быть всё, что угодно: например, украинские партизаны могли биться под началом немецких офицеров против румынских жандармов. Я бывал по очереди то немецким, то русским, то румынским генералом, а когда по шоссе прошла итальянская часть, тут же сделался итальянским генералом. Про реальную войну я мало что знал и знать не хотел - меня интересовала и увлекала лишь моя воображаемая война. Жизнь довоенная и жизнь в гетто были настолько две разные, две чужие, чуждые друг другу жизни, что они не могли обе поместиться в моей душе. Поэтому, попав в гетто, я свою довоенную жизнь как-то враз забыл, она выпала из моей памяти, как из кармана, - и, казалось, навсегда. Мне ни разу даже не снилась довоенная жизнь. Единственное, что из той жизни перешло в эту, - игра, дух игры. Я увлечённо, непрерывно во что-то играл. Оказалось, что для этого совсем необязательно бегать, прыгать и орать, как это бывало в Дондюшанах. Я научился играть молчком, про себя.
Понимал ли я, что я еврей, что здесь все евреи и поэтому мы наказаны? Да, понимал. Но в играх я переставал быть евреем, евреи в моих играх не участвовали, в моих войсках не служили, в моём штабе не было ни одного еврея. Евреем я становился только в паузах между сражениями, когда я на время выходил из роли, но эти паузы случались не часто и очень ненадолго. Я испытываю сложные чувства, вспоминая сегодня мои игры в Бершади. Хотя понимаю, что именно они меня спасли. И если я сегодня более или менее нормальный человек, во всяком случае, не совсем, не полностью, не до конца сумасшедший, то это только благодаря тому, что тогда, в гетто, я непрерывно, как заведённый, как безумец, играл, играл - все три года непрерывно играл, и потом играл ещё долго после возвращения, после войны...
Психика человека очень пластична, податлива, и поэтому человек может приспособиться к любой ситуации и превратиться во что угодно, в кого угодно. Страшно подумать, во что может превратиться человек, причем запросто. Нужны особые меры предосторожности, учитывая эту жуткую пластичность, эту кошмарную эластичность человеческой психики.
Александр Гельман
Никого из моих близких не убили - они сами поумирали. От голода, от холода, от жуткой обстановки, от душевной боли, от безнадёжности. От всего вместе. К весне во многих помещениях стало просторно. Некоторые и вовсе опустели и так и оставались пустыми все три года, пока нас там держали: по-видимому, к тому времени в Европе больше не было недепортированных, вольных евреев. А со мной было всё в порядке. Я все эти годы там, в гетто, непрерывно во что-то играл, особенно много и усердно, с вдохновением, играл в войну. Я всё время жил в своём воображении, а не в этой жуткой реальности. Моя голова непрерывно рождала воображаемые события, ситуации, я участвовал в крупных сражениях, причём в качестве очень большого начальника, генерала всех генералов. Даже эта жуть не могла погасить, уничтожить моё кипучее воображение. Я до сих пор не знаю, о чём это свидетельствует, - о чём-то хорошем или о чём-то ужасном. Я боюсь об этом думать - похоже, я был не совсем нормальным, и эта непрерывная игра, непрерывное состояние возбуждённого воображения и было, вероятно, моим сумасшествием. Я сошёл с ума в восемь лет. Наш полуподвал находился посередине - между рекой и шоссе. «Штаб фронта» я оборудовал в виде землянки возле реки, а в разведку оправлялся к шоссе: там всегда что-то двигалось военное - автоколонны с немецкими или румынскими солдатами, артиллерия, танки. Сначала всё шло на восток, потом - на запад. Это были настоящие немецкие части, но под моим личным командованием. Я включал в свои игры реальные военные силы, которые двигались по шоссе, я их поворачивал в нужную мне сторону, они безоговорочно выполняли любые мои команды. В моей войне могло быть всё, что угодно: например, украинские партизаны могли биться под началом немецких офицеров против румынских жандармов. Я бывал по очереди то немецким, то русским, то румынским генералом, а когда по шоссе прошла итальянская часть, тут же сделался итальянским генералом. Про реальную войну я мало что знал и знать не хотел - меня интересовала и увлекала лишь моя воображаемая война. Жизнь довоенная и жизнь в гетто были настолько две разные, две чужие, чуждые друг другу жизни, что они не могли обе поместиться в моей душе. Поэтому, попав в гетто, я свою довоенную жизнь как-то враз забыл, она выпала из моей памяти, как из кармана, - и, казалось, навсегда. Мне ни разу даже не снилась довоенная жизнь. Единственное, что из той жизни перешло в эту, - игра, дух игры. Я увлечённо, непрерывно во что-то играл. Оказалось, что для этого совсем необязательно бегать, прыгать и орать, как это бывало в Дондюшанах. Я научился играть молчком, про себя.
Понимал ли я, что я еврей, что здесь все евреи и поэтому мы наказаны? Да, понимал. Но в играх я переставал быть евреем, евреи в моих играх не участвовали, в моих войсках не служили, в моём штабе не было ни одного еврея. Евреем я становился только в паузах между сражениями, когда я на время выходил из роли, но эти паузы случались не часто и очень ненадолго. Я испытываю сложные чувства, вспоминая сегодня мои игры в Бершади. Хотя понимаю, что именно они меня спасли. И если я сегодня более или менее нормальный человек, во всяком случае, не совсем, не полностью, не до конца сумасшедший, то это только благодаря тому, что тогда, в гетто, я непрерывно, как заведённый, как безумец, играл, играл - все три года непрерывно играл, и потом играл ещё долго после возвращения, после войны...
Психика человека очень пластична, податлива, и поэтому человек может приспособиться к любой ситуации и превратиться во что угодно, в кого угодно. Страшно подумать, во что может превратиться человек, причем запросто. Нужны особые меры предосторожности, учитывая эту жуткую пластичность, эту кошмарную эластичность человеческой психики.
Александр Гельман
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2008-01-04 12:10 pm (UTC)no subject
Date: 2008-01-04 02:09 pm (UTC)no subject
Date: 2008-01-06 08:42 am (UTC)А, между прочим, мне вот как раз недавно именно этот текст попался в связи со статьёй про его сына в Википедии, ну и история с внуком тут же, ни при ком сказано... Вот как Вы думете, такая вот судьба семьи связана с ужасами, которые пришлось пережить деду? Я понимаю, что это несколько безумный вопрос, но мне правдо интересно именно Ваше мнение на эту тему.
no subject
Date: 2008-01-07 11:03 am (UTC)http://kinoport.net/9346_4505_film.html
Признаться, я не знаю ничего о судьбе внука. Я и о том, что
no subject
Date: 2008-01-07 11:07 am (UTC)no subject
Date: 2008-01-07 11:56 am (UTC)no subject
Date: 2008-01-07 12:33 pm (UTC)no subject
Date: 2008-01-07 12:39 pm (UTC)Вот это гляньте.