В поисках утраченного языка

[shperk]

На самом деле, это даже не смешно. Обладая уникальной с любой точки зрения книгой, бесконечной и непознаваемой, евреи предпочли ей все что угодно — Соловьева, Махабхарату, Аристотеля, Бердяева, собственно, неважно что, лишь бы не «затхлый и скучный мир местечкового талмудизма». Наверное, дело не только в комплексе неполноценности. Причина этого ухода — не та же, что заставила людей с семейных фотографий начала ХХ века снять шапки, чтобы превратиться в усредненных европейцев с закрученными чуть вверх кончиками усов и аккуратными славяноватыми бородками, — превращение, поражающее даже не столько своей направленностью, сколько быстротой и легкостью. И легкость проявилась не только в стремительном изменении выражения глаз, сохранивших лишь миндалевидную форму и темный цвет и ставших отныне революционно прагматичными или добродетельно романтичными — так же легко, как входит в дерево резец, рассчитанный на гранение алмазов, вошли эти люди в математику и в русскую литературу.

Не затрагивая вопроса о том, хорошо это или плохо, странно все-таки не видеть чисто технического результата столкновения народа, воспитанного на талмудической системе мышления, с системами, веками развивавшимися в стороне от него — с математикой и русским языком (видимо, развитие логики еще не дошло до того, чтобы связать изучение Талмуда с его немедленными следствиями). Мне кажется, что с самого начала именно легкость получения результата привлекла громадное число евреев. После многомерности и упорядоченности Гемары, требовавшей долгого изучения безо всякого выхода в реальную жизнь, изучения, не приносящего никакого дохода, новые виды занятий предлагали и то, и другое без аналогичных затрат. Гемара воспитывала разум так, что после ее изучения сложной оставалась только она сама. Упаси меня Б-г сказать, что человек, изучающий Талмуд, с легкостью решит любую задачу, дело не в этом — дело в вырабатываемом подходе к проблеме. 
 В поисках утраченного языка